Сегодня Всемирный день телевидения. Поздравляем коллег с праздником, а заодно устроим некий каминг-аут.
Один из наших авторов признается в…
Мне 45, меня зовут Олег и никогда не думал, что буду работать на телевидении. Точнее, не так. Не мечтал.
В середине восьмидесятых отец, который вдруг ушел в запас, привез меня в Свердловск и первым делом привел во Дворец спорта профсоюзов на хоккей. Там было недалеко – пара остановок. Потом я его туда же водил на концерт Виктора Цоя. Но сейчас не об этом.
Тот самый любимый мной советский «Автомобилист» (только, пожалуйста, не думайте о том, что появилось вместо него в нулевых) играл со сборной Румынии. Ждали чехов, но они тогда на турнир «Каменный цветок» не приехали. Уральцы с Андреем Мартемьяновым (№24) в составе вынесли соперников 16:1. Шайбе румынов полный Дворец радовался больше, чем любой от своих. Даже когда забивал Илья Бякин – защитник сборной СССР, единственный, кто представлял ту замечательную свердловскую команду в сборной Союза.
Знаете, почему помню все подробности той товарищеской встречи? Объясню. Отец купил билеты на первый ряд. У борта. Мне посчастливилось потрогать росу августовского льда в секторе, который попадал в камеру, направленную на ворота. Два периода – на румынские. Один – на свердловские.
Вечером по местному свердловскому телевидению показали запись этого матча. Комментировал Владимир Петров. Он и потом многое комментировал в моей жизни. Тогда, в 13 лет, впервые увидел себя в телевизоре. Это было странно.
За месяц до этого Дворца и хоккея мой дом находился в военном гарнизоне из 35 пятиэтажек. Пытался феерить с ровесниками в футбол и шахматы. Болел за спортивный клуб армии поселка Федотово против чемпионов Вологодского района, команды села Ермаково в хоккей. Счет тогда в итоге оказался 4:4, а в одном из эпизодов капитаны обеих команд под номерами 19 были одновременно удалены. Не за драку. А смотрели мы за ходом игры на сугробах, насыпанных скребками вот прямо за бортиком корта, очень сильно освещенного питанием от здания Дома офицеров.
… в Свердловске получились две школы, в которых получал очень среднее образование. В одной понял как общаться со шпаной и впервые сходил в видеосалон. Во второй начал курить и попробовал пиво. Заодно научился играть в преферанс.
Юрий Козьмин сделал мою юность.
Мы разыгрывали чемпионат мира по шахматам, распределяя между собой имена турнира претендентов. Он узнал от меня, что Бородюк играл в вологодском Динамо, а Михайличенко забил шесть раз, выходя на замену. В каждом матче. Шесть первых игр – шесть голов. Так-то их больше в том сезоне оказалось.
Ну а я узнал от Юрия Олеговича то, что рассказывать стану только с его разрешения.
Первый футбольный матч, который я увидел в Свердловске – Уралмаш с Факелом. В жестком ноябре. Минусов 20. Но это был первый матч мастеров для меня. Позже мы ходили на футбол с Козьминым. Была еще девочка, которая всегда болела за Черноморец и Дасаева, но чтобы никто из них не пропустил. Прикиньте, насколько мы древние.
Девочки появлялись и потом. На одной из них женился парень, который меня поддерживал в ночь, когда на свет появилась моя первая дочь. Другая поднимала волну на Зените, а любимая с папой сходила на ЦСКА, когда еще одну мне уныло пришлось везти домой в коляске и досматривать второй тайм на телевизоре.
ДА!!! Мы же о телевидении…
Юра как-то раз сказал, что в Уральском государственном университете есть факультет журналистики. Подумал про себя – чему там учиться. Тут же он сказал, что есть и кафедра спортивной журналистики.
Тот разговор забылся почти сразу, а вдруг вспомнился, когда в 1998 году проходил мимо здания Уральского государственного университета…
… Уже давно остались в памяти выпускной и эмиграция главного героя предыдущей публикации в Израиль с замечательной пьянкой напоследок, когда мой отец умудрился сломать штангу футбольных ворот.
Ушли в прошлое 15 рекордов в домашнем матче «Уралмаша» со «Спартаком» (2:8) и более достойные 2:6 в матче годом позже, о результате которого узнал на следующий день на трапике второго поста своего караула от разводящего Алексея Метельникова…
Да, в 1993-1995 на совесть отслужил в рядах морской пехоты Краснознаменного Северного флота России.
Вернулся в лихие девяностые из понятного всего в никуда. Кстати, до сих пор помню всё, что запрещено часовому и даже знаю, что РАЗРЕШЕНО, согласно Уставу гарнизонной и караульной службы. Это единственный пункт о том, что разрешено – попробуйте его найти. А заодно попробуйте определить высоту вышки и расстояние между жилами колючей проволоки в ограждении хранилища оружия – все в Уставе. Он изменился, но осталось главное – каждая буква написана кровью. Об этом потом…
Итак, вернулся живой, хоть и писал рапорт в Чечню сразу после нового, 1995 года. Наш замок, майор Барсуков, порвал все рапорты перед строем и отправил авторов черпать гальюны. Ребят все же потом отправили по разнарядке. Одного похоронили заочно, а он вернулся!
Ну а я ушел в июне в запас. В очередной раз недобрал здоровья в летное училище, несмотря на рекомендации командиров. Побухал. Что дальше – темный лес. По традиции дембелей отправился в охрану. Там и завис. На несколько лет. И вот…
Кстати, наверное, стоит отдельные истории по каждому предложению выше написать – думаю, сделаю.
Не было никаких планов вообще. Пустой день обычного охранника. Шел по проспекту Ленина и пил пиво. Поднял глаза и увидел памятник Якову Михайловичу Свердлову, который своей властной рукой показывает – иди налево. Был свободен и юн, потому посчитал, а чего бы нет. Взгляд поскользил по указанному направлению. Там вывеска: «Это твой университет». Да ладно, думаю, надо зайти. Зашел. В фойе стенды факультетов. Пробежался по условиям приема, и тут же вспыхнул в памяти одноклассник: факультет журналистики!
Это был последний день приемной кампании. Почему-то всегда таскал с собой все документы. От паспорта до военника с аттестатом. Взял и отдал их в приемную комиссию. А они взяли. Девочка, увидев аттестат, спросила, реально ли намерен поступить с аттестатом семилетней давности, в котором четыре четверки при остальных тройках, а услышав утвердительный ответ, отправила на четвертый этаж на журфак в приемную комиссию творческого конкурса. Там на стенке висели бумажки «Ученье – свет, а неученье – чуть свет и на работу», «Ты стрингер? Иди сюда» и еще несколько…
Стрингер? Творческий конкурс? Это экзамен? Что делать???
Творческий конкурс 1998 года в УрГУ состоял из трех этапов – сочинение, рассмотрение публикаций и собеседование. До него еще нужно было добраться, сдав историю и написав изложение. Ну как изложение. Нужно было в виде статьи грамотно изложить интервью из Коммерсанта на экономическую тематику, которое преподаватель зачитал в аудитории. Наверное, именно тогда мне все удалось.
Пришел на следующий день к вывешенным спискам оценок, нашел свою фамилию и увидел 5. Сверху и снизу – 2. Провел пальцем от фамилии до оценки – не, ну точно 5. Был поражен. Понял, что через три дня устный экзамен по истории, а сам, хоть меня классе пятом историчка и называла ходячей энциклопедией, не помню ни фига.
Три ночи учил годы правления царей. Пытался впихнуть в себя века всемирной истории. Понимал, не удается. Пришел на экзамен. Вытянул билет…
И начал креативить – слава ВМФ!
Петр Первый. Отец русского флота. Первый вопрос касался его реформ. Наши замполиты многое рассказали, а мне удалось запомнить. Начал рассказывать. Меня послушали. Потом профессор – а Священный Синод? Я – так священники же на кораблях и так далее. А Сенат? Так в нем моряков было – море! Ладно, второй вопрос.
Карибский кризис. Тут просто счастье и фарт. Дело в том, что супруга моего друга Катя Васильева, педагог, мою панику по истерике вокруг срочного экзамена по истории несколько купировала самиздатовскими книжками-выжимками для поступления (да, тогда не было интернета). Их ночами я и читал. Фоном работал телек. И вот как раз тогда показывали американское кино, в котором по радио шли сообщения о развитии Карибского кризиса. Умом понимал, что там не все так, но экзаменатору, по сути, изложил, что услышал.
Спорно, сказал профессор, но расскажите мне тогда и о Берлинском кризисе. Вот о нем, отвечаю, честно, рассказать качественно не смогу – не успел. Тот: но вы же знаете, что именно тогда появилась – чуть не сказал Великая Китайская, перебил: Берлинская стена. Профессор: четыре вас устроит? Да!
Вернемся в приемную комиссию творческого конкурса. Они говорят – давайте публикации. Отвечаю – нету. Они – как нету, а поступать как собираешься? Я – так пришел учиться же. Они – так без шансов же. Ну ок.
Консультация перед сочинением. Нам рассказывают, что будет 10 «рубрик» и мы можем писать в них на свободную тему со своим заголовком. Потом вопросы. В конце спрашиваю декана: есть ли шанс получить положительную оценку без уже опубликованных публикаций. Отвечает: шанс стремится к нулю, но возможно все. Спрашиваю, много ли подобных мне абитуриентов? Он – давайте у аудитории спросим. У кого нет публикаций? Кроме моей – две руки. Конкурс был, вроде, 9,5.
Сочинение. Заготовка не работает… вижу тему «Не ходил бы ты во солдаты»… пишу… рассказываю именно о себе с позитивом о службе, добавляя истории из прошлого своей части… сдаю… ухожу… оценки не будет: творческий конкурс — единый в трех этапах экзамен с итоговым выводом.
Прихожу на собеседование. Его ведет руководитель кафедры периодической печати. Первый его вопрос: Почему вы не работаете в СМИ? Отвечаю: не умею пока. Вот научусь у вас… Перебивает, повышая голос: Я спрашиваю, почему вы не работаете в СМИ? Несколько теряясь, пытаюсь блеснуть цитатой рассказа из Джека Лондона про готовность мыть полы для революции – снова перебивает: Почему вы в СМИ не работаете??? Молчу. Думаю, он чего такой тугой? Ухожу. Понимаю, провал.
На следующий день личное собрание остатков абитуры и подведение итогов. Объявляется результат приемной кампании с учетом итогов творческого конкурса. Два человека – по 15 баллов. Ирина Исаева и Жанна Исаева. Девять человек – 14 баллов. Вдруг слышу свое имя. Сижу в шоке. Чуть позже подхожу к бумагам и вижу 5 за творческий конкурс…
Продолжение следует…
